Каким был Олег Шейнцис: вспыльчивый, тонкий, опасный
В Еврейском музее и центре толерантности проходит выставка-инсталляция «Шейнцис. Эссе в четырех картинах», посвященная Олегу Шейнцису — режиссеру-сценографу театра Ленком. Ради него Марк Захаров ввел в обиход это диковинное определение. В 2021 году исполнится 15 лет со дня ухода выдающегося художника, но о датах авторы композиции думали меньше всего.
Знаменитая фотография звезд Ленкома. Пресс-служба музея.
Можно сказать, что это выставка в пяти комнатах. Их анфилада выстроена в белом музейном коридоре. На стенах первого зала расписан весь жизненный и творческий путь Шейнциса от рождения в Одессе 2 января 1949 года до скоропостижной смерти в 57-летнем возрасте 16 июля 2006 года. Похоронен он на Троекуровском кладбище в Москве, но скончался в родной Одессе, которая во многом предопределила его южный темперамент.
Можно быстро пройти по коридору за 20 минут, поскольку представлено так не так много вещественных артефактов. Но можно погрузиться в пространство чужой жизни часа на полтора.
Авторами выставки стала группа художников во главе с Тимофеем Рябушинским и Анной Федоровой. Кто-то учился у Шейнциса в Школе-студии МХАТ, кто-то называет его своим другом.
Тридцать лет Олег Шейнцис проработал в тандеме с Марком Захаровым, оформил 23 спектакля в Ленкоме, а среди них – «Юнона и Авось», «Оптимистическая трагедия», «Поминальная молитва», «Три девушки в голубом», «Жестокие игры».
Режиссером-сценографом его стали официально называть после выхода чеховской «Чайки». Он фактически становился соавтором спектаклей, во многом предопределял своим художественным решением их общий замысел.
В одной из комнат с грохотом над головами посетителей проносится какая-то конструкция. Там собраны пока неопределенные предметы, из которых может сложиться какой-то образ.
На выставке Олега Шейнциса.
Фото: Светлана Хохрякова
В следующей белой комнате установлена только самодвижущаяся чертежная доска, рождающая ассоциации с «Неоконченной пьесой для механического пианино». В темном пространстве выставлены макеты Шейнциса из фондов Театрального музея им. А.А. Бахрушина, сверкающие люстрами, окнами, зеркалами. Подписей нет, и те, кто не видел спектаклей, останутся в неведении, что тут к чему. Зато каждый макет на глазах у посетителей оживает, наполняется мерцающим светом, голосами актеров, занятых в спектакле.
В последней комнате можно остановиться надолго и почувствовать себя гостем в квартире Шейнциса, совершить вместе с героями видеоинсталляции круговое движение. Зрители попадают в пространство, в котором жил и работал художник. Камера движется по его квартире, останавливается у дивана, круглого стола, у окна с веточками вербы, выхватывает очередного героя. И так много раз.
О Шейнцисе вспоминают с экрана его друзья: актеры Игорь Ясулович и Сергей Чонишвили, художник и режиссер Дмитрий Крымов, художники Станислав Бенедиктов и Павел Каплевич, многочисленные ученики. Мы словно на карусели кружимся 45 минут. Не каждый выдержит до конца.
Игорь Ясулович вспоминает о Шейнцисе. Фрагмент фильма.
Фото: Светлана Хохрякова
Гендиректор Большого театра Владимир Урин вспоминает о том, как появилась на свет театральная премия «Золотая маска», название которой придумал драматург Виталий Павлов на пляже в Ялте. А Шейнцис в тот же вечер принес эскиз маски, которую потом получал и сам за «Чайку» в 1996 году, после которой и стал именоваться в афишах сценографом-режиссером всех постановок Захарова, и за оперу «Любовь к трем апельсинам» Сергея Прокофьева в Большом театре в 1998 году.
Шейнцис не покидал театр, пока не падал от усталости, уходил перед закрытием метро. Он был похож на Джона Леннона, шмыгал носом, болезненно реагировал на статьи, кем-то сказанные слова, мог взорваться от того, что какую-то стену покрасили не в тот цвет. Это острое реагирование, по мнению коллег, и привело к ранней смерти. Сказывалась и «южность» темперамента. Павел Каплевич вспоминает, что многие Шейнциса боялись, разбегались при его появлении. Он был вспыльчивый, тонкокожий, рядом с ним находиться было опасно. С Дмитрием Крымовым он поссорился на несколько лет. Отец Шейнциса, а он был архитектором в Одессе, тоже не разговаривал с сыном 10 лет, расценив его отъезд в Москву и увлечение театром как предательство.
Макет спектакля «Ва-банк».
Фото: Светлана Хохрякова
Сергей Чонишвили уверен в том, что в декорациях «Варвара и еретика» можно было сыграть все спектакли Ленкома. Художник Ольга Неволина вспоминает, как однажды Шейнцис сказал своим ученикам, что может по обуви определить, кто из них станет художником. Его младший коллега Дмитрий Разумов вспомнил о феномене декораций мастера – их надо было непременно изучать с обратной стороны, с изнанки. Именно там открывался особый мир, еще более неожиданный, чем тот, который видел зритель.
Своих учеников Шейнцис научил не бояться пустого пространства. На всю жизнь многие запомнили его слова, ставшие напутствием: «Никто не вспомнит, что сделали быстро. Вспомнят то, что сделано плохо».
Директор Театра им. Вахтангова Кирилл Крок вспоминает, как однажды к Шейнцису обратились с просьбой прислать какого-нибудь мальчика или девочку из числа студентов и оформить спектакль на режиссерском факультете Школы-студии МХАТ. Как он взорвался. Какие мальчики и девочки? Это полноправные соавторы. Начинающих художников Шейнцис учил достоинству и умению высоко нести честь своей профессии.
Источник: mk.ru
