ПОСЛЕДНЕЕ
Николай Хомерики рассказал об отсутствии прав

Николай Хомерики рассказал об отсутствии прав

«Сейчас не все зависит от режиссера»

Кинорежиссер Николай Хомерики, участвовавший в Каннском фестивале с картинами  «Сказка про темноту»,  «977», «Вдвоем», снявший  «Сердца бумеранг», «Ледокол», «Селфи»,  в декабре прошлого года представил на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге  фильм  «Белый снег». Теперь он  заканчивает работу над авторской картиной под рабочим названием «Любовь».

Николай Хомерики. Фото — Светлана Хохрякова

В последние годы Николай Хомерики отошел от авторского кино, работал на больших проектах, в так называемом продюсерском кино. Его  всегда привлекает  история человека, а жизнь он рассматривает как наивысшую ценность. Будь это  фильм-катастрофа «Ледокол», основанный на реальных событиях и рассказывающий   о застрявшем во льдах Антарктиды  экипаже «Михаила Сомова», или же «Сердца бумеранг» о 23-летем сотруднике метро, узнавшем о возможности внезапной смерти. «Белый снег» снят Хомерики о знаменитой лыжнице Елены Вяльбе, но больше о том,  как чего-то добиться в этой жизни.         

 В  «Последней сказке Риты» Николай сыграл героя, про которого режиссер картины Рента Литвинова скажет,  что это первый положительный  мужчина в ее фильме.  

С положительным мужчиной, экономистом по первому образованию, учившимся в Амстердаме, выпускником Высших курсов сценаристов и режиссеров и знаменитой парижской киношколы La Femis, работавшим во Франции  ассистентом на картине «Постоянные любовники» Филиппа Гарреля, мы и поговорили о новых проектах и особенностях российского кино.

— Наблюдала за вами в Выборге, когда вы представляли на фестивале «Окно в Европу» «Белый снег». Трепет по-прежнему остается, несмотря на то, что уже было немало премьер?

— Конечно, трепет остается. Сидишь в зале и чувствуешь, как зритель  смеется или плачет. Это сильно действует.

— Всегда знала, что у вас нежная душа.

— Надеюсь, что такой она и остается. Спустя десять лет, я  вновь снял  авторский фильм по сценарию, написанному с Александром Родионовым. Пока он  называется «Любовь», но это рабочее название. Снимались в нем молодые артисты Ольга Бодрова и Валерий Степанов,  а также Андрей Смоляков и Юлия Ауг.  

— Дочка Сергея Бодрова-младшего? Она только что дебютировала в  «Докторе Живаго» в «Мастерской Петра Фоменко», сыграв Лару.

— Да, она снялась у меня в главной роли. Прекрасная и очень интересная девушка.

— Как вам удалось выскочить из череды больших проектов и сделать то, ради чего вы, наверное, шли в профессию?

— Сложно остановиться, когда у тебя ипотека. Но я работаю над тем, чтобы иметь  паузы и снимать свое кино. Надеюсь, что в какой-то момент  так и будет  происходить.   

— Говорят, что трудно  вернуться к камерным работам после масштабных картин. 

— Кому как. Есть режиссеры, которые любят  работать в большом формате. Они  как художники. Кто-то рисует эпические полотна, и ему это нравится. А кто-то любит миниатюры. Это разный вид труда. Сейчас я  снял суперкамерную историю, где два объекта и четыре артиста. Сидел с ними месяц, ковырялся в материале и получил огромное удовольствие. Надеюсь, из этого может что-то получиться. Казалось бы, я должен мучиться, поскольку привык к тому, что водитель ждет, караван выстроен, три улицы перекрыты, массовка пошла. Мне кажется, должен быть какой-то баланс. Он  помогает  оставаться самим собой.  

— Обидно выслушивать сожаления по поводу того, что Хомерики снимал арткино, был «хорошим мальчиком», его картины на Каннский фестиваль приглашали. А теперь  снимает большие проекты, разменял свой талант. 

— Обидно. Есть удачные зрительские фильмы и сериалы, есть неудачные. Сейчас не все зависит от режиссера. Не так, как в былые времена, когда  он был бог и царь. Сейчас, скажем честно, царь и бог – продюсер, но почему-то все шишки получает режиссер. Иногда читаешь рецензии на свои фильмы, в основном, зрительские, и видишь, как чаще всего привязываются к сценарию. Но я же не автор сценария. У вас есть вопросы к тому, как артисты играют, как снято?  Нет?  Тогда почему вы набрасываетесь? Индустрия так устроена, что продюсер  выбирает сценарий, предлагает его режиссеру. Режиссер  из пяти-шести полученных сценариев  выбирает тот, где есть хоть что-то для него интересное. А дальше пытается привнести в него нечто свое. Я — не Стивен Спилберг, который изначально генерирует  идею, потом  поручает кому-то написать сценарий и сам снимает. В отличие от многих своих коллег он может сказать: «Мне нужна еще пара дублей. Это переснимем». Теперь все жестко устроено  и  в рамках продюсерского видения. 

— Одно дело, когда продюсер берет никому не известного человека, ломает ему кости, но у вас – другой статус, есть опыт и имя.

— Сейчас такие времена, когда все меньше имеет значение режиссер и его имя. Сужу не столько по себе, сколько по опыту коллег. По договору, который подписывают режиссеры, у них  нет никаких прав ни на монтаж, ни на что-то другое. Они могут  только советовать. И я это делаю. Какие-то советы принимаются,  какие-то нет. Наверное,  пора создавать свою продюсерскую компанию.    

— То есть продюсер может самостоятельно перемонтировать вашу картину  и даже не поставить в известность?

— В известность-то поставят, не волнуйтесь, с этим нет проблем. Но сделают так, как считают нужным. Таковы условия рыночного коммерческого кино. Как  говорят продюсеры,  и они правы, даже в Америке никто не дает право режиссеру делать Final Cut за исключением отдельно прописанных случаев, но для этого надо быть   Дэвидом Финчером или Дэвидом Линчем. Тогда с тобой подписывают уже другой договор. Но такие контракты составляют не больше двух процентов. Может быть, даже меньше. Большинство режиссеров в Голливуде тоже не имеют права на свой монтаж. Они могут его предоставить. Продюсеры посмотрят и примут решение. Они  могут все переделать. Главное, чтобы давали хотя бы возможность представить свой вариант,  а потом уже ставили перед фактом  – сам ты делаешь монтаж или  что-то меняют без тебя. 

— Но актеров вы хотя бы сами выбираете? Ольгу Лерман, например, в «Белом снеге»?

— Ольгу, конечно, выбрал я, как и почти всех других артистов. Что-что,  а своих актеров  мне всегда удается пропихнуть на 95 процентов, хотя  бывают исключения. Они связаны даже не с тем, что я кого-то  не хотел снимать, а мне его навязали, а с тем, что могу ошибиться, взять не того артиста и потом мучиться. Все девчонки, которые сыграли лыжниц, тренер, как мне кажется, удачно подобраны с моим участием. 

Николай Хомерики с женой и актрисой Стасей Гранковской. Фото — Светлана Хохрякова

— Какая опасность возникает, когда снимаете про реального, живущего в наши дни героя? Ведь если прислушиваться ко всем его пожеланиям, к его  родственникам, не избежать проблем как  в «Магомаеве». Вам не мешало постоянное присутствие Елены Вяльбе на съемочной площадке? 

— Совсем нет. Не помню ни одной конфликтной ситуации. Елена Валерьевна тихо наблюдала за процессом. Я даже сам  к ней подходил и спрашивал: «Ну, как?» Когда  на берегу договариваешься обо всем, то подобных проблем не возникает. В доме у Елены Валерьевны мы все обговорили. Сценарий все  читали. Какие могут быть сюрпризы на площадке? Артистов тоже показывали. Дальше могут возникнуть  технические тонкости – как правильно  лыжи ставить и так далее, и тут советы  только в помощь.  

— Вы сами стали продюсером документальной картины «Стася – это я», которую сняла ваша жена Стася Гранковская об отце. Не каждый способен говорить так открыто о своих  интимных переживаниях. Фильм производит странное и сильное впечатление.  

— Стасе тоже было сложно, ведь с одной стороны, фильм про отца,  а с другой — про нее.  Но она  ответила на какие-то важные вопросы и освободилась. Я  ни на чем  особо не настаивал, хотя как продюсер мог сказать про многие вещи: «Так, здесь музыку убираем. Здесь делаем так». Зная на собственной шкуре, что такое продюсер, я вел себя очень прилично в этой роли. Передам Стасе ваши слова о фильме. Ей будет очень приятно. 

— Почему вы жену не снимаете в своих картинах? Какой потрясающий иконописный кадр в финале «Стася – это я», где она едет в машине, прижимая к груди вашего  ребенка.  

— Во-первых, у нас трое детей. Во-вторых, Стася — все-таки непрофессиональная актриса. Должно все сложиться. Из дубля в дубль повторять одну и ту же эмоцию  на крупном  и общем плане — тяжелый труд. Я сам  снимался у Ренаты Литвиновой,  знаю, как это трудно. Когда играешь почти самого себя, и  нет  необходимости делать 15 крупных планов — одна история. Те фильмы, которые я  пока снимаю,  технологически очень сложные. Там нужен некоторый профессионализм, поэтому Стася пока в них не вписывается. Возможно,  мы еще поработаем вместе. 

— Как происходит погружение в незнакомый материал и чужую среду, когда режиссер только-только приступает к новой картине?

— Ничего страшного в этом нет. Я же не про лыжный спорт снимал, а про человека. Всегда стараюсь, чтобы в основе лежала не производственная драма, а история людей. В свое время следил за Олимпийскими играми по лыжам. Вот в шахматах мне, наверное, было бы сложнее въехать во все нюансы. А  спорт, который связан с тем, что тебе надо добежать первым, проще понять. Он связан с  внутренней медитативной  силой. Там же сложность не в том, чтобы обогнать, а сложность иметь силы. Это спорт, где борешься даже не с соперником, а самим собой. 

— Вы получили экономическое образование в Нидерландах,  потом учились в  престижной французской киношколе. То есть история могла пойти по-другому?

— Могла бы, если бы я не поступил на Высшие режиссерские курсы, уже имея экономическое образование. Всегда все может пойти по-другому, но все как пошло, так и пошло. У меня была фирма. Я занимался экспортом бытовой химии из Бельгии в Россию. Наверное,  мог и дальше развивать этот бизнес. 

— Скучно стало?

— Да, было скучновато. Пожив в Голландии и Бельгии,  я вернулся в Москву,  поступил на Высшие курсы. Наверное, я настолько был заражен кинематографом, что все равно бы в нем оказался. Надо было набраться сил, чтобы, уже открыв фирму, практически получив вид на жительство, все бросить и стать студентом. Так этого хотелось. Спасибо маме, что позволила это сделать  и финансово поддержала. Она не спрашивала: «Зачем ты это делаешь?» Только сказала:  «Ты точно хочешь? Тогда делай». За это я ей очень благодарен. 

— Вы стали любимцем Каннского фестиваля,  можно сказать, его номенклатурой, как часто называют завсегдатаев.

— Мне жалко, что мама всего этого не застала. В студенческой программе «Синефондасьон» в Каннах участвовала моя короткометражка «Вдвоем» о том, как мама ушла. Она уже этого не видела. В 2003 году ее не стало. Но зато она застала, как я поступил во французскую киношколу. Поехал и сам поступил, получал стипендию.

— А кстати, как это произошло? Был грант?

— Да, это был грант. Поступить в парижскую киношколу сложно, поскольку туда берут всего трех иностранцев. Когда меня приняли, что редко бывает, это было  микрособытие. Взяли с нашей территории человека в такую престижную киношколу. Можем ли мы это потянуть? Атташе французского посольства  проникся  ситуацией и сказал: «Мы тебя туда отправим».  Из-за того, что много денег уходило на мое обучение в Париже, их,  вероятно, не хватало  на проведение каких-то  мероприятий и фестивалей. Надеюсь, что я оправдал  инвестиции.

Источник: mk.ru

Похожие записи