Коллекционер жизни
Фото: Алексей Меринов
Брильянтовые брызги
Понурый мужчина принес на исповедь длинный перечень грехов. И начал покаяние:
— Нарушил пост, заглотнул рюмочку, встряло чревоугодничать, не в силах искушению противостоять…
Батюшка кивнул скорее благосклонно, чем негодующе.
— Бывает… Подобной мелочью пренебрежем. Не станем обременять Господа пустяками, Он занят гораздо более серьезными проблемами.
Ободренный прихожанин украдкой перевел дух, вытер испарину и перешел к следующей тяготе:
— Бес попутал. Стянул в магазине, когда кассир отвернулся, две купюры…
— Какого достоинства? — живо поинтересовался святой отец.
— Среднего, — искренне сожалея о проступке, сообщил прихожанин.
— Пожертвуй оскверненные минутной алчностью дензнаки храму и забудь о досадном недоразумении, — разрешил пресвитер. — Ты, судя по внешнему виду, не толстосум. И не закоренелый рецидивист. А цены торговцы задирают беспредельно. Я б этих спекулей пинком не только из супер- и мегамаркетов, но из церковных лавок… Устроили рынок под алтарной сенью… Сердце кровью обливается. Тянут с обнищавших прихожан и сами себе готовят геенну. Ухвати ты щепоть банкнот большего номинала и, может, спас бы зарвавшихся гешефтмейкеров от адского пламени, а мой приход только выиграл бы. Покривлю душой, если фарисейски возглаголю обратное.
Подумав, взвешиватель постыдностей прибавил: «А не желаешь жертвовать, не неволю. Свобода — ценнейшее религиозное преимущество. Хочешь быть бессребреником — будь, не желаешь — не объясняй свою позицию».
Исповедуемый вскинул на пастыря изумленные глаза, а тот бровью не повел и развил предпосылку:
— Взятка, ростовщичество, покража — мерзость. От раздобытых неправедным способом и жгущих карман кредитных банковских билетов надо избавиться. Пускать эти средства в оборот — упрочивать каверзы. Необходимо очистить, отмыть, легализовать поживу, утилитарно и образно говоря, окропить грязное бабло святым причастием, водой из родникового неиссякаемого источника, воцерковить, либо в целости вернуть пороку, иначе запятнает и увлечет в плен дьявольской зависимости, Сатана ведь начислит за ссуду проценты, поставит на счетчик, а это — тяжкий крест и увеличивающийся долг… Логично сбыть подпорченные финансы в злачном вертепе: баре, притоне, в подпольном казино или тотализаторской конторе — и не пачкать себя и невинных граждан…
Озадаченный самоизобличитель, со все большей надеждой уповавший на милость, продолжил бичеваться уже не столь рьяно:
— Не могу, хоть тресни, возлюбить врагов.
Хранитель высших небесных знаний выслушал откровение с прискорбием.
— Кто любит недоброжелателей? — Он не то пожал, не то брезгливо передернул плечами. — Я лично — нет! — И констатировал: — На костер инквизиции их, разумеется, не пошлю, но и лобзаться не стану. Не скрываю приязни к тем, кто симпатизирует мне, а явных и подколодных злопыхателей сторонюсь… Нормальная эмоциональная реакция. Как говаривал один атеист: ничто человеческое не чуждо. И вообще, такая нынче житуха… Крайне опасно быть ханжой. На смену заповеди «Не убий!» заступила панацея «Убей неверного — попадешь в парадиз»… Очень сегодняшняя безальтернативная постановка вопроса.
— А к дамскому полу — наоборот… Льну, — окончательно расхрабрился мятущийся христианин. — Не удается победить плотское влечение. Теряю над собой контроль.
— Понятно. Женщины — слабы, хрупки, нуждаются в покровительстве, — исторг духовный наставник и разгладил пышное свое облачение. Он приосанился, подкрутил седоватый ус, хмыкнул в густую бороду. — Пристало джентльменски потакать… Недотепистым… Фигуристым. Не смыслят ни в политической, ни в экономической неразберихе. А туда же — харассмент им подавай…
Он умолк. Возникла пауза.
— Что получается? — подбил итог заметно воспрянувший искатель индульгенции.
— Получается целостная диалектическая картина, — торжественно отозвался умудренный поводырь. — Я не догматик. Не упертый долдон. Вижу, куда катится мир. Исхожу из реальных предпосылок, а не из идиллических мечтаний. Да и по обряду, то есть заведенному и установленному канону, по протоколу, так сказать, в итоге обязан простить тебе даже самые вопиющие беспардонства. Ну и зачем высокопарно и фальшиво морализировать? Остобрыдло елейное лицемерие. Скажу по совести: хоть твоя искренняя наивная обнаженность — антагонистична евангельским заветам, не буду, не имею права тебя судить, ибо такие, как ты, нищие духом и умом, наследуют царство небесное. Гарантировать райские сады и тенистые кущи не в моей компетенции… Но приложу максимум стараний, дабы потворствовать твоей дальнейшей очистительной самореализации…
Оба, в порыве возвышенных чувств, крепко обнялись.
Богомольцы, нетерпеливо переминавшиеся в очереди на отпущение и воспарение, озадачились брильянтовыми брызгами чистейшей кристальной влаги, пролившейся на каменный пол из воссиявших глаз наперсника и послушника — по сути новоявленного Иоанна Предтечи и долгожданного мессии.
Не сбрендить на почве бренда
В психиатрическую клинику доставили крайне сложного пациента. Совершенно непонятно было, каким маниям и фобиям он подвержен. На первом собеседовании бедняга заявил:
— Я — Уренглер.
Кто это такой, врачи решительно не знали. И, опасаясь неконтролируемой реакции — вспышки гнева или потока слез, — принялись выпытывать, задавая осторожные наводящие вопросы:
— Какова девичья фамилия вашей матушки? Дедушка по материнской линии носил такую же?
— При каких обстоятельствах, по вашему мнению, возникла эта фамилия?
— Носят ли другие ваши родственники схожие имена?
Вместо ответа больной неприличным жестом хлопнул себя по ягодицам и надменно ухмыльнулся.
На следующем сеансе он изменил идентификацию личности и назвался Валентином, а потом Томсоном.
— Писатель, что ли, Сетон-Томпсон? — неуверенно уточнил один из членов консилиумной комиссии. И умолк, тревожась, что испытуемый прицепится к поводу и вообразит себя животным, о которых литератор Сетон-Томпсон оставил столь проникновенные свидетельства.
Полоумный, однако, лишь выразительно прикоснулся — на сей раз к нагрудному карману, вернее, к бирочке, пристроченной к карманному клапану рубашки. И пробормотал:
— Может, и о Кристиане не просекаете? И о Томми? Имею в виду Хилфигера и Диора. И с Тиффани не завтракали? Всё это — я, я и мои чудесные ипостаси! Чуть не забыл, я — еще и Давидов!
Ситуация, с одной стороны, конкретизировалась, с другой — предстала добавочно запутанной и усложненной. Но догадка все ж забрезжила. И когда ошеломленные и шокированные специалисты услышали, что их клиент — Версаче и Сен Лоран одновременно, «Ролекс» и Гуччи в одном флаконе, отлегло.
— Читаете, стало быть, рекламные слоганы? — уточнил самый осведомленный и проницательный из эскулапов. Он объяснил коллегам: — Причина умственного расстройства — рекламные щиты с надписями: «Ты — то, что ты носишь». Подверженные самовнушению индивиды брендят на этой почве. Вот он и дочитался до абсурда.
Внимавший дискуссии и переводивший помраченно-презрительный взгляд с одного опекуна на другого бедняга, виртуально обвешанный, как новогодняя елка, игрушками, различными лейблами ведущих фирм, отчаянно завопил:
— Да! Я — не только «Харлей Дэвидсон» и «Ямаха», «Бентли» и «Роллс-Ройс»! Я — «Кавасаки»-байкер в кожаном прикиде от Дживанши! А кто не брендит, тот не бренд, а отстой!
И — задергался в конвульсиях.
Седенький профессор тяжело вздохнул:
— Понимаю, когда говорят: «Ты — то, что ты ешь». В этом хоть какая-то физиологическая логика, а равнять себя с тряпьем, со шмотками…
— Правильнее сформулировать иначе, — отозвался лысоватый академик: «Мы — то, что мы читаем». Если бы наш клиент пролистал школьный букварь или захудалый детектив, возможность исцеления не была бы призрачной. А он ничего, кроме рекламы, отродясь не воспринимал. Если так — от чего избавлять? От Версаче и Пако Рабаны? Голый он вовсе в павиана превратится, опустится на четвереньки.
Принялись рассуждать:
— Случай клинический, но широко распространенный. Про Версаче пруд пруди информации, а «Вренглер», «Левис», «Ли» тыщу лет выпускают джинсы. Закавыка: «Томсон» — штампует оружие! «Давидов» известен парфюмом и сигаретами. Совместим ли столь разноплановый конгломерат в мозгу куриного калибра, поддается ли в принципе систематизации и раскладыванию по полочкам?
Ученые мужи предложили тронутому (имея в виду долговременный исследовательский эксперимент) сменить пестрый наряд на однотонную больничную пижаму. Однако натолкнулись на истерический вопль:
— Вас надо изолировать, а не меня! Вы все — жалкие обломки прошлого. Отечественных «Ё-твое», «Большевички», «Скорохода»!
Лекари, повздыхав, пришли к консенсусу:
— Будем отпускать на свободу. Он как все. Норма, идентичен подавляющему большинству граждан.
И — зарыдали в преддверии последующих рекламных кампаний.
Источник: mk.ru
